Протоиерей Константин Островский.
Я хотел бы рассказать о некоторых моментах в воспитании, на которые я сам обратил внимание и которые, как мне кажется, имеют значение для многих. Я могу предложить их скорее для обсуждения, чем как некие рецепты, тем более, что мои мнения не всегда совпадают с мнениями весьма мною уважаемых и заслуженно популярных в церковной среде батюшек.

Опыт мой, несомненно, ограничен (я говорю сейчас в основном о семье). Во-первых, у меня есть только опыт воспитания мальчиков, потому что я отец четырех сыновей, а девочек я видел только издали, в воскресной школе. Еще мой опыт ограничен тем, что мы пришли с женой в Церковь практически одновременно, когда старшему сыну был только год, то есть дети росли в церковной семье. Мы довольно скоро воцерковились, я даже сразу стал алтарником в храме Рождества Иоанна Предтечи на Пресне. Через некоторое время я был рукоположен, и здесь начинается иной опыт, чем у мирянина. Затем, у нас до сегодняшнего вечера - что будет вечером, не знаю - было с женой единство по всем основным духовным вопросам. Это тоже некое ограничение опыта, потому что в большинстве семей как раз существуют конфликтные ситуации по важным духовным вопросам. По милости Божией, у меня нет опыта решения таких конфликтов, хотя какие-то семейные проблемы у нас, как у всех, бывают.
     В воспитании детей - с самого начала и пока они не выросли - была очень твердая установка на послушание. Я по натуре человек авторитарный, и мне было ясно, что дети должны слушаться. Прямого непослушания, чтобы какой-нибудь младенец или отрок небольшого возраста мог сказать: "я не хочу" или "я не буду", честно говоря, совершенно не предполагалось, и не помню, чтобы дети когда-нибудь такое говорили. Они стали лет в пятнадцать-шестнадцать маме такое говорить, но не папе. И я думаю, что это правильная установка. До тех пор, пока от ребенка еще можно требовать послушания, наш родительский долг - требовать. Когда мать позволяет своему чаду стукать ее кулачком по лицу, то поступает очень неразумно, и это никак нельзя считать шуткой, а надо назвать это прямым антивоспитанием, обучением ребенка плохому.
     Всякое послушание ограничено, все-таки, свободой. Речь идет о послушании, а не о палочной дисциплине, и поэтому, конечно, возникают трудности, когда ребенок подчиняется, но злится. Родители от него требуют каких-то вещей очевидно справедливых, а он в ответ никак не смиряется, а просто злится. Тяжелая проблема, из которой выхода, может быть, никто и не знает. Но Господь как-то помогает жить в таких ситуациях.
     Думаю, почти все сталкиваются с такой трудностью (и я сталкивался), что дети, если даже и не восстают против старших, то начинают обманывать. И это противоречие возникает с необходимостью, потому что от ребенка требуют чего-то, чего он делать не хочет, и большинство детей в какой-то момент догадывается, что можно, оказывается, взять - и обмануть. Дневник не показать, или сказать, что был не там, где был на самом деле, или сказать, что съел кашу, а на самом деле не съел. И возникают неразрешимые противоречия (которые, опять же, как-то с Божьей помощью, разрешаются): не заставлять нельзя, а заставляешь - провоцируешь обман.
     Богослужение, посещение церкви входило в жизнь моих детей совершенно естественно. Я был алтарником, и мне казалось нормальным брать их с собой, как-то даже не приходило в голову иначе. У меня было обычно четыре дня служебных и три дня выходных, иногда меньше. И во все выходные дни я всегда водил их в церковь, за редким исключением. Я не могу сказать, что это плохой опыт. Я читал прекрасную книжку отца Владимира Воробьева (Протоиерей Владимир Воробьев. Покаяние, исповедь, духовное руководство. М., 1997 г.), где он рассказывает о противоположном опыте. Я с ним, в общем, не спорю и считаю, что и его опыт положительный, тем более, что сам батюшка о. Владимир - очень хороший. Но с другой стороны, то плохое, что я вижу в своих детях, никак не может быть связано с тем, что они с раннего детства ходили в церковь. Они и сейчас тоже любят в церковь ходить: старший учится в Московской Духовной Академии, трое - в семинарии. От частого причащения в младенчестве и клиросного послушания в отрочестве ни у кого из них аллергии на церковную службу не возникло.
     Однако привести в храм детей - еще полдела: нелепо приводить ребенка в храм, бросать его там, а самому или молиться где-то в углу, или даже уходить куда-то. Вот это действительно детей разлагает, и видишь: маленький мальчик в два года стоит, как вкопанный, всю службу, не оторвешь, и в три года стоит, а потом, став постарше, убегает. Когда я с детьми ходил в церковь, то сам с ними стоял обычно всю литургию, а вечером мы очень редко ходили. Я решительно проходил с детьми вперед, к самому амвону, и там мы всегда стояли. Дети были маленькие, им, конечно, было тяжело, и то сделаешь поклончик с ними вместе, то свечку дашь поставить, то на батюшку покажешь, что-то пояснишь шепотом.
     В алтарь я их практически не водил, и духовный отец мне не благословлял, пока я сам не стал священником, а они - маленькими, но настоящими алтарниками. Действительно, в алтаре не всегда бывает благочестивая обстановка. Многое зависит от конкретного батюшки, который служит, и вообще от порядков в храме. Кроме того, надо сказать, что наше богослужение рассчитано на то, что человек молится вне алтаря. Так устроено, и я сейчас не буду говорить, плохо это или хорошо; нельзя сказать, что это совсем плохо. Но даже когда и очень благочестивый священник служит, все-таки ребенку, если он не алтарничает, обычно лучше стоять поближе к амвону, где все видно и слышно, то есть не скучно. Надо учитывать детскую немощь. На вечернюю службу мои дети обычно не ходили, потому что вечером им трудно стоять, скучновато, мало впечатлений.
     Меня спрашивают о половом воспитании детей. Я не хочу сказать, что мои дети выросли какими-то особо выдающимися в смысле целомудрия, но мне кажется, общая установка у нас была правильной, и думаю, что то плохое, что в них есть в этом отношении, не от этой установки.
     О том, как рождаются дети, мы всегда говорили со своими сыновьями просто, откровенно. Но откровенность здесь вовсе не предполагает то, что сейчас предполагает сексуальное воспитание. Мы не показывали какие-то картинки и вообще не занимались с ними медициной, потому что не в этом состоит откровенность. Мы не рассказывали им ни про капусту, ни про аистов, ни про тычинки и пестики в цветах. Они, естественно, как и все дети, в довольно раннем возрасте задавали какие-то вопросы, и говорилось о главном, говорилось о том, что именно Бог посылает человека в мир, что все совершается по воле Божьей, и сразу им разъяснялось, что все, что они могут услышать во дворе, это глупости и неправда, и эти ребята просто знать ничего толком не могут. Неужели какой-то сопляк может знать, откуда берутся дети, понятно, что мама и папа лучше в этом разбираются, чем мальчики во дворе. Конечно, до конца это их не могло удовлетворять, но, на самом деле, заманчивость вопроса определяется нашей греховностью, а вовсе не устройством Божьего мира и устройством человеческого тела. Потом, поскольку мама бывала беременной на глазах у всех, кроме младшего, то и понятно было, что дети появляются из маминого живота, и очевидно, что есть какое-то отверстие, через которое ребенок выходит. Был один такой вопрос, что за отверстие, но мы разъяснили, что неполезно все это детям знать и смотреть. Поэтому эти вопросы прошли без всяких трудностей. Разумеется, трудности возникают сами собой, они не могут не возникнуть, потому что дети начинают ходить в школу. Понятно, что школа - это училище всякого неблагочестия, и, конечно, все здесь сидящие, у кого есть дети-школьники, с этим столкнулись.
     Домашняя молитва проходила у нас так: правило мы читали обычно вместе с супругой, а дети - по мере возрастания понемножку подключались. Был, кстати, интересный момент: когда двухлетний Илюша, старший, говорить еще почти не умел, то он становился перед иконками и что-то лопотал. Ну, я, "умудренный" святооте-ческой литературой и неправильно понявший многие вещи, стал его останавливать, дескать, он бессмысленно говорит. Потом, когда об этом услыхал мой духовный отец, то я от него заслуженно получил, потому что не надо вмешиваться в детскую молитву. И когда церковный ребенок сам обращается к Богу, это никогда не бывает кощунством. И дети постепенно втягивались в молитвенное правило. Конечно, маленький ребенок не может выстаивать все вечерние и утренние молитвы: где-то немножко с нами помолится, а потом может тихонько поиграть. Позже мы начали давать им читать некоторые молитвы. Хотя читать мы тоже любили, но детям уступали. Потом читали уже только дети.
     Что касается чтения художественной литературы, то у меня была большая ошибка, от нео-фитского энтузиазма: я правильно понял, что баба-яга - это ведьма, и поэтому решил, что нельзя детям читать сказки про бабу-ягу, и вообще - все грех один. Положительным в этом было только одно: увидав, что нет церковной литературы для детей (это было в 80-е годы), я взялся сам перекладывать жития, и сейчас эти жития для детей даже изданы. Но в остальном, конечно, это было неправильно, и, опять же, духовный отец (это отец Георгий Бреев, он сейчас духовник Москвы, а тогда был просто третий батюшка на Пресне) весьма меня не одобрил, потому что, если, конечно, ребенок, подобно Сергию Радонежскому или Серафиму Саровскому, с младенчества призван Богом, посвящен Богу, откликнулся на призвание Божие, то, действительно, ему ничего светского и не нужно и Бог сам знает, как сохранить такого избранника. Но подавляющее большинство детей, абсолютно лишенных светской пищи, будет чувствовать себя ущербными и может кинуться на совсем плохую пищу, поэтому лучше все-таки какую-то здоровую, добрую, естественную душевную пищу им давать, в том числе и сказки.
     Мы довольно много читали с детьми Священное Писание. Было такое благословение отца Георгия: мы читали с ними каждый день детские жития святых на соответствующий день (из моей будущей книжки, а тогда она была просто в рукописи), главу из Ветхого Завета, главу из Апостола, главу из Евангелия. Понятно, что и дети, и мы сами иногда впадали в дремоту по немощи духовной, но я думаю, что чтение было полезно. Кстати сказать, Библию читали подряд всю, не пропуская, решили хотя бы разок целиком ее прочитать. Детям очень нравились книга Исход, книга Левит, хотя там, вроде бы, ничего не поймешь: перечисляются жертвы, обряды (но не случайно это все-таки Священное Писание, есть там какое-то для ума почти непонятное, но воспринимаемое сердцем содержание), и с удовольствием слушали. Я думаю, что чтение Священного Писания (не Детской Библии!) очень способствовало и духовному воспитанию детей, и приобщению их к культуре. Они с удовольствием читали классическую литературу, в раннем отрочестве старший мальчик читал Гомера. После Священного Писания Илиада и Одиссея воспринимались как легкое чтение. Потом это все сошло на нет, и сейчас с чтением трудности. Классику раньше много читали, сейчас читают всякие книги, не совсем плохие, не совсем хорошие. Стругацкие, Лем, Агата Кристи... Но и святых отцов все же читают.
     Насчет праздников. Очень хорошо, что у нас было много детей и они были близки по возрасту, поэтому им никогда не было скучно. Когда в семье один ребенок, то колоссальная проблема - чем его занять. У нас таких вопросов не стояло, но все-таки проблема праздников была, потому что мы их на школьные праздники не пускали, но тогда праздники должны быть дома, чтобы не получилось так, что все ребята пришли с каникул, побывав на всяких елках, и вообще весело время проводили, а только мои в тоске сидели за шкафом без телевизора.
     Телевизора у нас, надо сказать, не было, как-то мы без него обошлись, хотя я не считаю, что в семье никогда не должно быть телевизора, приведу даже пример. В семье одного батюшки тоже не было телевизора, и стали взрослые замечать, что дети из дома исчезают. Дознались, что они у соседей время проводят и там смотрят телевизор. Тогда купили телевизор, стали хотя бы вместе в семье смотреть, но не все подряд. А у нас без этого обошлось. Они иногда к бабушке вырывались и там смотрели (но, все-таки, это не каждый день).
     Мы устраивали домашние праздники, старались - с конкурсами, с елками, с чаепитиями. Когда они были маленькие совсем (это тоже такой, может быть, и всем интересный опыт), я всегда был на службе, во все праздники, и, соответственно, дети как раз именно в праздники в храме не бывали, и не причащались, особенно когда были маленькие. Но когда я приходил со службы, мы устраивали крестный ход из комнаты в комнату, у меня было кадило (я хотя и не был тогда священником, но и миряне тоже могут ладан класть и воскурять). Шли со свечами, с бумажными иконками, с кадилом, с пением церковных песнопений. Дети были на диете из-за разных болезней, но по два-три печеньица им выдавалось, пили чай, скатерть была белая на столе - чувствовался праздник. И я думаю, что это было хорошо. Потом, когда они выросли, стали уже на праздники в храм ходить, тогда отпала нужда в таких домашних празднованиях.
     Насчет телесных наказаний. Я не считаю, что телесные наказания - это что-то плохое само по себе. Так же как в медицине, скажем, есть уколы, или нужно лекарство горькое дать, или какую-то другую процедуру совершить, неприятную для ребенка, и мать, несмотря на его писк и недовольство, и протесты, все-таки делает то, что необходимо для его тела. Так же и в отношении наказаний, особенно когда дети маленькие, именно когда маленькие, это бывает почти необходимо, потому что они слова-то еще не особенно понимают, а через тело доходит.
     Я считаю принципиально важным, чтобы наказание не было в злобе, то есть наказывать надо с любовью, с молитвой, можно взять ремень и сказать: "Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь". Дело в том, что жестокость - это грех. Что обычно, или очень часто, получается? Мать сидит, занимается своими делами, а ребенок там шуршит. Он ей мешает заниматься этими своими делами, она ему делает замечание, а он продолжает, не обращая внимания на ее слова, шуршать. Мать тон повышает, ребенок все равно шуршит, он ее не слушается. Наконец, когда она дошла уже до истерики, в гневе, со злостью бросается и тогда, может быть, даже не бьет, а щиплет его. На самом деле, надо было сразу побить, и все было бы хорошо. Я не замечал, чтобы дети особенно на это обижались. Когда они уже становятся старше, то бить их нелепо, с ними уже можно и нужно разговаривать.
________________________________________
Одноименная статья книги:
Уроки воспитания. Подвиг семейного воспитания. М.: Храм Трех Святителей на Кулишках, 2000





Одоевский
«Дети были лучшими моими учителями… Для свежего, не испорченного никакой схоластикой детского ума нет отдельно ни физики, ни химии, ни антропологии…»
На произведения Одоевского для детей повлияли его педагогические взгляды. Считая, что дитя бывает «проснувшееся» и «непроснувшееся», он придавал большое значение детской литературе, способной пробудить ум и сердце ребенка. «Непроснувшиеся более чем спят», ничто таких детей не интересует, они ничего не делают. Пробудить их могут, например, сказки Гофмана. Вообще же задачу литературы Одоевский видит в пробужде-нии «непроснувшегося» детского ума, в содействии духовно¬му росту ребенка. Одновременно с этим писатель ставит за¬дачу развить «благодатные» чувства в душе ребенка.
Он стремился привести в движение мысль ребенка, опираясь на любовь детей к вымыслу, фантастике. В его книгах умело сочетаются реальные и фантастические события. Для произведений Одоевского характерно естественность и научность содержания, увлекательность и драматизм повествования, убежденность в могуществе человеческого разума.
При жизни Одоевского его книги для детей издавались 6 раз: «Городок в табакерке» (1834, 1847), «Сказки и рассказы для детей дедушки Иринея» (1838 и 1840), «Сборник детских песен дедушки Иринея» (1847).
B жанpoвом отношении его произведения разнообразны: сказки, рассказы, очерки, стихи. Написал Одоевский и не¬сколько колоритных пьес для театра марионеток: «Царь-де¬вица», «Мaльчик-фарисей», «Воскресенье», «Переносчица, или Хитрость против хитрости». По воспоминаниям друзей, Одо¬евский c большим удовольствием придумывал сюжеты и ста-вил домашние спектакли c детьми. Он был человеком увле¬кающимся, неистощимым выдумки и веселье. Таких лю¬дей, по словам Белинского, на Руси называют «детским праздником». Одоевский идеально объединил в себе качест¬ва, необходимые детскому писателю: «и талант, и душу жи¬вую, и поэтическую фантазию, знание детей». Это и пред¬определило его успех.
Изучив сказки и рассказы Одоевского, можно выделить следующие аспекты его произведений:
Информационный. Сказки и рассказы («Два дерева», «Червячок», «Городок в табакерке») содержат научные сведения из различных областей знаний: химии, ботаники, зоологии, физики, математики и пр. Следовательно, они являются средством умственного развития и воспитания детей.
Материалы для сказочника, по мнению писателя, «везде: на улице, в воз-духе». Материалом для его первой сказки («Городок в табакерке») послужила музыкальная шкатулка, вещь в быту прошлого века достаточно рас¬пространенная и в то же время вызывающая любопытство ре¬бенка. Не случаен интерес к ней и самого автора-музыканта, создавшего, кстати, музыкальный инструмент под названием «Се6астьянон».
...Маленький Миша очарован внешним видом табакер¬ки, на крышке которой изображены ворота, башенка, золотые домики, золотые деревья c серебряными листиками, солнышко c расходящимися лучами. Но больше мальчика занимает внутреннее устройство чудесной игрушки — про-исхождение музыки. Естественное желание любознательно¬го мальчика войти в игрушечный городок и увидеть все самому исполняется во сне. В сопровождении спутника, «колокольчика с золотой головкой и в стальной юбочке» автор знакомит маленьких читателей с устройством заводного механизма музыкальной игрушки. Лю6ознательньнл пришелец видит множество мальчиков-колокольчиков, их 6еспрестанно постукивают злые дядьки-молоточки, за которыми надзирает толстый валик, с боку на бок поворачивающийся на диване. A всеми повелевает изящная царевна пружинка «в золотом шатре c жемчужной 6ахромою». Она-то и объясняет Мише слаженную работу му¬зыкального механизма. C удивлением Миша обнаруживает похожесть принципов устройства музыкальной шкатулки с закономерностями общественного устройства: все взаимосвя¬зано и нарушение в одном звене выводит из строя всю систему, нарушает чудесную гармонию. Стоило Мише прижать пружинку, все умолкло, валик остановился, молоточки попадали, колокольчики свернулись на сторону, солнышко по¬висло, домики изломались...». Городок в та6акерке оказыва¬ется своеобразной микромоделью мира.
Путешествуя по сказочному городку, Миша, а значит, и маленький читатель, попутно открывает для себя законы перспективы в живописи, музыкальную теорию контрапункта. И все это просто и естественно вписывается в повествование.
Сказка несет и воспитательный заряд. Подспудно проходит мысль о том, что все в мире движется трудом, праздность кажется привлекательной только со стороны. При этом мораль ненавязчива, она вытекает из действия.
В «Городке в табакерке» Одоевский продемонстрировал в полной мере искусство говорить с детьми о сложных вещах языком понятным, простом и убедительным.
Сходные художественные приемы использовал Одоевский в сказке «Червячок», обратившись на этот раз к области естествознания. Сказка в занимательной, поэтичной форме знакомит читателей с превращениями личинки-червячка в куколку, затем в бабочку. Об этой сказке A. A. Краевский писал следующее: «Не очевидна ли во всем этом рассказе жизни червячка таинственная идея, глубокая аллегория, облаченная в самое простое, прелестное, самое понятное для детей выражение? Вот... образец того, каким об¬разом делать доступными детскому разумению самые отвлеченные, даже метафизические истины. Дитя, прочитав этот рассказ, не толь¬ко может заохотиться учиться естественной истории, но и примет в душу свою мысль великую, плодотворную мысль, которая никогда не забудется, породит множество других возвышенных помыслов и заложит основу нравственного совершенствования»
Культурологический. С помощью сказок Одоевского («Мороз Иванович», «Серебряный рубль» и др.) ребенок знакомится с элементами народного быта, традициями, праздниками. Происходит формирование базиса личностной культуры.
Наиболее популярна сказка «Мороз Иванович». Она перекликается по сюжету с народной сказкой «Морозко», включает традиционные сказочные мотивы (печь с пирожка¬ми, яблоня с золотыми яблочками). Создавая свое произведение, Одоевский дополнил его деталями быта, описанием убранства жилища Мороза Ивановича, подробно о6рисовал ха¬рактеры главных героинь —девочек Рукодельницы и Ленивицы. B литературной сказке они родные сестры, живут с нянюшкой, поэтому мотив несправедливого гонения со стороны мачехи отсутствует, акцентируется нравственная сторона отношений.
Сказка Одоевского построена на противопоставлении тру
долю6ия и лености, что подчеркивает эпиграф: «Нам даром,
без труда, ничего не дается — недаром исстари пословица ведется».
Рукодельница и в родном доме, и в гостях у Мороза Ива¬новича трудолюбива, прилежна, добросердечна, за что и была вознаграждена. Ленивица, только мух умевшая считать, не смогла ни перину снежную взбить, ни кушанье изготовить, ни платье починить.
Финал сказки писатель смягчает. Ленивица получает от Мороза Ивановича подарки, которые тают на глазах. Какова работа, такова и награда. А к читателю обращено послесловие: «А вы, детушки, думайте, гадайте, что здесь правда, что неправда; что сказано впрямь, что стороною; что шутки ради, что в наставленье».
Мудрый сказочник не упускает возможности по ходу сказки рассказать детям о том, как зима сменяет лето, как растут озимые, отчего летом вода в колодце студеная, как c помощью песка и угля отфильтровать воду, чтобы она стала «чистая, словно хрустальная», дать много других полезных сведений.
Личностный. Произведения Одоевского («Серебряный рубль», «Сиротинка», «Бедный Гнедко») помогают ребенку задуматься о мотивах своих поступков, понять свой внутренний мир.
Содержание большинства из этих рассказов связано с жизнью детей. Рассказы Одоевского развивают идеи доброты, гуманности, душевного благородства, ответственности, трудолюбия.
Наиболее современно звучит рассказ «Бедный Гнедко» - о судьбе извозчичьей лошади, загнанной своим хозяином.
… Когда-то Гнедко был веселым жеребенком, жил в деревне, с ним дружили дети Ванюша с Дашей. Потом его продали в город. И вот бедный Гнедко лежит на мостовой, «не может пошевелиться, зарыл голову в снег, тяжело дышит и поводит глазами». Прямой авторский призыв звучит актуально: «Друзья мои… Грешно мучить животных… Кто мучит животных, тот дурной человек. Кто мучит лошадь, собаку, тот в состоянии мучить и человека…»
Социальный. «Индийская сказка о четырех глухих», «Шарманщик», «Столяр» учат детей умению строить и регулировать свои отношения со сверстниками и взрослыми, что способствует социологизации детей.
Остроумная индийская сказка «О четырех глухих» интересна и многозначна. Четверо глухих (деревенский пастух, сторож, всадник и брамин), вынужденных общаться, не слышат друг друга. Каждый по-своему истолковывает поведение остальных, отчего проистекает много несуразного и нелепого. Сказка предостерегает от нравственной глухоты. Писатель обращается к читателям: «Сделайте малость, друзья, не будьте глухи. Уши нам даны для того, чтобы слушать. Один умный человек заметил, что у нас два уха и один язык и что, стало быть, нам надобно больше слушать, нежели говорить».
Сказка «Столяр» рассказывает об истории жизни знаменитого французского архитектора Андрея Рубо, прошедшего путь от нищеты к общенациональному признанию, путь, который мог быть возможен только для мальчика, обладавшего удивительным упорством, волшебной любознательностью, необыкновенным трудолюбием.
Таким образом, можно говорить о важнейшем значении произведений Одоевского в приобщении юных читателей к общечеловеческим ценностям, актуальным для любой эпохи.
 
http://www.pws-conf.ru/nauchnaya/lss-2009/173-pedagogika-shkoli/7463-ispolzovanie-pedagogiches.html
Методики раннего развития детей - методика Масару Ибука.
Согласно теории Масару Ибука,  маленькие дети обладают способностью научиться чему угодно!